Тогда небесный дух во светлой ризе зримый,
Явился вкруг всего собрания носимый;
Спокойство сладкое на лица проливал,
Жар бодрости в сердцах боярских оживал,
И речь сию уста Хилкова возтрубили:
О братия! он рек, иль бедство вы забыли,
Которо здесь лилось, как токи бурных вод?
Князья за скипетры, за них страдал народ,
И буря бранная в отечестве шумела,
Она над предками близ трех веков гремела;
В сии позорные России времена,
Погасли Княжески природны имена;
Чужие к нам пришли обычаи и нравы,
И скрылися следы приобретенной славы;
Иль грозных дней опять дождаться мы хотим,
Что мы гнездилища врагов не истребим?
Россияне! из сей, из гордой сей Казани,
Грозят набеги нам, гонения и брани;
Когда отечество погибло не совсем,
Слепому счастию обязаны мы тем;
Но если гидры сей глава не сокрушится,
Россия вольности со временем лишится;
Вельможи! презрит нас унывших целый свет;
Потомкам плачущим мы должны дать ответ;
Но царству кто из нас не хочет обороны,
Тот враг отечества, враг веры, враг короны,
И должен общее презрение нести.
Князь Ленский не умел терпенья соблюсти;
Садился, возставал, в лице переменялся,
И немощь возмечтав из думы уклонялся.
Но Царь глаза свои возведши к небесам,
Вещал: клянусь и я ийти на Орды сам.
Он ведал мягкое вельможей многих свойство,
И любящих одно роскошное спокойство,
В которо праздностью своею их вовлек;
К терпенью и трудам привлечь их, тако рек:
Вы Россы узрите меня пример дающа,
Вкушающего хлеб и в нужде воду пьюща;
Я твердость понесу одну против врагов;
Мне будет одр земля, и небо мой покров;
Труды для подданных мне будут услажденьем;
Начну я собственным победы побежденьем;
Коль роскошь узрите когда в шатре моем,
То в негах утопать позволю войскам всем;
И требую от вас; когда вы мне послушны,
Являйтесь в подвигах со мной единодушны,
Устройте к общему спасению умы,
Да Россы будучи и братья будем мы.
Слова сии сердец уже не пременили;
Но пущим жаром их к войне воспламенили,
И шум внимаем был, согласных будто лир;
Казалось не на брань готовятся на пир.
Но слово, кое Царь и в таинстве вещает,
Ни храмина в себе, ни град не умещает:
О тайных узнавать пекущася делах,
Нескромность, Царску мысль выносит на крылах;
Сия позорна страсть приняв густое тело,
По Царским комнатам, по стогнам ходит смело,
Касается она Царицыным ушам,
Вещая: Иоанн идет к Казани сам.
Князь Ленский правдою сражен еще лукавил,
В ужасных видах Ей поход Царев представил;
Как буря тихий день, в ней сердце возмущал,
И смерть Монаршую супруге предвещал.
Когда спокоен Царь и радостен являлся,
Единою совет душею оживлялся;
Отважность их была сходна воде речной,
Текущей по ее стремленью с быстриной.
Вдруг видят плачущу Царицу к ним входящу,
Младенца своего в объятиях держащу;
Казалося, от глаз ее скрывался свет,
Или сама печаль в лице ее грядет;
Тоски она несла в чертах изображенны,
И длани хладные ко персям приложенны.
Толь смутной иногда является луна,
Когда туманами объемлется она,
С печальной томностью лице к земле склоняет,
И вид блистательный на бледный пременяет.
Пришла, и на Царя взглянув, взрыдала вдруг,
Скрепилась и рекла; ты едешь мой супруг!
Ты жизнь твою ценой великою не ставишь;
Но вспомни, что меня страдающу оставишь;
Когда не тронешься любовию моей,
Ужель не умягчит тебя младенец сей?
У ног твоих лежит он с матерью несчастной
Уже лишенной чувств, уже теперь безгласной:
Смотри, он силится в слезах к тебе воззреть,
Он хочет вымолвить: не дай мне умереть;
Читай в очах его невинны разговоры;
О чем язык молчит, о том расскажут взоры,
Вещает он: спаси меня от сиротства,
И мать несчастную от слезного вдовства;
О Царь мой! о супруг! имей ты жалость с нами,
Не отделись от нас обширными странами,
Военным бедствиям не подвергай себя;
Иль храбрых в царстве нет вельможей у тебя?
На что отваживать тебе не принужденно,
Для Россов здравие твое неоцененно:
Храни его для всех, для сына, для меня!
Останься! Я молю тебя о том стеня.
Когда же лютый сей предел уже положен,
И в брань ийти отказ Монарху не возможен,
Так пусть единою мы правимся судьбой;
И сына и меня возьми мой Царь с тобой;
С тобою будет труд спокойства мне дороже;
Я камни и пески почту за брачно ложе,
Возьми с собою нас! Как кедр с различных стран,
Колеблем ветрами был движим Иоанн;
Но в мыслях пребыл тверд... Царю во умиленье
Представилось у всех на лицах сожаленье:
Слез токи у бояр реками потекли.
Останься Государь; Царю они рекли!
Усердьем тронуты, и нежными слезами,
Заплаканными сам взирал к ним Царь глазами;
Супругу верную подняв облобызал,
Вельможам наконец такой ответ сказал:
На что мне быть Царем, коль труд за брумя ставить,
И царством самому от праздности не править?
Чужими на полях руками воевать,
И разумом чужим законы подавать;
Коль титлом мне одним Монарха веселиться,
То власть моя со всем народом разделиться;
Я стану именем единым обладать,
Потом от подданных законов ожидать;
Как пленник буду я прикованный ко трону,
Вожди другим вручив к стыду носить корону.
На что ж и царствовать? Возлюбленна моя,
О ты, котору чту не меньше жизни я!
К тебе я узами сердечными привязан;
Но прежде был еще отечеству обязан,
И только стал во свет наследником рожден;
По званию сему уж был предубежден,
В народном счастии мое блаженство числить,
И собственность забыв, о благе общем мыслить;
Душевны слабости, и неги отметать,
Во подданных друзей и ближних почитать,
Вот должность Царская... О верная супруга!
Мой первый есть закон отечеству услуга;
Не избавляй меня от бремени сего,
Которо свято есть для сердца моего;
Когда, любя тебя, мой долг я позабуду,
Супруг и Царь достойный я не буду.
Скончавшу таковы Монарху словеса,
Казалось, новый свет являли небеса;
Царица лишь одна объемлющая сына,
Как солнце зрелася в затмении едина.
Когда от слез Монарх Царицу ублажал,
Свияжский вдруг гонец в собрание вбежал;
Печали на челе и вид имел смущенный,
И так ответствовал Монархом вопрошенный:
Измена Государь, измена в царстве есть!
Безбожный Царь Алей забыв закон и честь,
Стезями тайными от нас в ночи сокрылся;
С Царицей Сумбекой в Казани затворился;
Я прислан в скорости от искренних бояр,
Сей новый возвестить отечеству удар.
Имея Иоанн своим Алея другом,
Казался быть сражен уныния недугом,
И рек прерывистых произношеньем слов:
Се! нынешних друзья испорченных веков;
Несытая корысть их узы разрушает,
И прелесть женская горячность потушает!
Но злобу узрим мы у наших падшу ног;
Нам храбрость будет вождь, подпора наша Бог!
Велите возвестить слова мои народу,
И двигнем силы все к поспешному походу.
Коломна целию да будет всем странам,
Куда со воинством собраться должно нам;
Оттоле потечем устроясь к важной брани,
Под сению Орла Российского к Казани:
Хоть весь на нас восток вооруженный зрим;
Но с нами в брань идущ я есмь непобудим!
Царица нежная от трона удалилась,
И в сердце у нее надежда поселилась.
Едва услышан был во граде трубный глас,
Дух брани по сердцам простерся в оный час;
И храбрость на стенах вздремавшая проснулась,
На щит, на копие, на меч свой оглянулась:
Я вижу в прахе вас орудиям рекла,
И пыль с себя стряхнув по граду потекла.
Где праздность томная недавно обитала,
Там грозная война в лице являться стала;
Уже орудия звучат вокруг знамен;
Отмщенье вырваться готовится из стен;
Брони его звенят; прямые Царски други
С охотой жизнь несут отечеству в услуги;
В заботе радостной ликую домы их;
Нахмуренна печаль в слезах сидит у злых.
О время! обрати течение природы,
И живо мне представь осчезнувшие годы.
Се вечность возмутив священну тишину,
Являет ратников грядущих на войну!
Держащий булаву и щит златый руками,
Князь Пронский зрится мне пред конными полками,
Густыми перьями покрыт его шелом,
И мнится, издают его доспехи гром.
Сей полк отменного мне зрится превосходства,
Он лик почтенного являет благородства;
Из юношей сия дружина состоит,
Которых род во всей России знаменит.
Блестящий меч нося, Князь Палецкий выходит;
С пищалями стрельцов и с копьями выводит,
Вдали являются они как лес густой,
И молнии родят оружий чистотой;
Великое они покрыли ратью поле;
Но сильны не числом, а храбростию боле.
Остановляется внимание и взор,
Я вижу пламенных Опричников собор:*
Се войска целого подпора и надежда,
Сияет, яко огнь, златая их одежда!
Как в храме божием является алтарь,
Так зрится мне почтен в средине оных Царь;
На шлеме зрю его, орла изображенна;
Царя боярами я вижу окруженна,
Где он присутствует, и слава зрится тут;
Семь юношей вокруг оружия несут:
Иной идет с копьем, иной с большим колчаном,**
С великим сайдаком, с мечем, с щитом, с тимпаном;
Пернаты видятся чеканы вкруг его.
В Монархе Бога я представил самого,
Когда он грозные с небес низводит взгляды,
Имея вкруг себя перуны, вихри, грады:
Гремяще Божество мне Царь изобразил;
Рукою малый жезл, как скипетр он носил,
Биющий тем жезлом по громкому тимпану,
Вниманья умножал в героях к Царску сану;
За ним избранные полки с мечами шли:
Возстала пыль; но свет от них сиял в пыли.
Украшен сединой, в служении священном
Мне зрится Даниил на месте возвышенном;
Грядуще воинство из градских врат чредой,
При пении кропит врачебною водой.
Мой слух стенания с веселым шумом внемлет:
Брат брата, сын отца в последний раз объемлет.
Там ратник зрится мне покрытый сединой,
Трудами изнурен, болезнями, войной,
С почтенной ревностью на воинство взирает,
И руки томные на небо простирает,
Открылася его израненная грудь,
О Боже! он вскричал: благослови их путь,
Твой дом идут спасать! из храмин зря со стоном;
Но в духе подкреплен святым своим законом,
Родитель сына зря под шлемом вопиет:
Я может быть с тобой в последний зрю на свет;
Но если жизнь свою ты в поле и оставишь,
Коль многих ты сынов от пагубы избавишь!
Небесный обрети или земной венец;
А если я умру, то Царь тебе отец.
Там смотрят матери на чад во умиленье;
Но все умолкли вдруг: зрю новое явленье!
Простерши взор к Царю чертогов с высоты,
Царица нежная в слезах предстала ты!
Как будто бы к себе Царя обратно просит,
Младенца своего на раменах возносит;
Растрепаны власы, взор томный, бледный вид,
Поколебыл Царя!... Но стон в груди был скрыт;
Слез капли отерев, взглянул на меч, на войски,
И чувства на лице изобразил геройски.
Еще мне видится с небес простерта длань
Венчающа полки грядущие на брань.
Но пусть к Ордам несет Российский Марс перуны;
Хочу переменить на звучной лире струны;
Доколь кровавых мы не зрим еще полей,
Речем, что делают Сумбека и Алей.
О Музы! лиру мне военну перестройте,
И нежности любви при звуках бранных пойте;
Дабы за вами в след быстрее дух парил,
Внушите пламень ваш, прибавьте мыслям крил;
Еще отдалены победоносны брани,
Вещайте трепет, страх, и хитрости Казани!
* - Опричниками назывались лучшие воины составляющие гвардию Царскую.
** - Сии вооружения во время похода обыкновенно в круге Царя носимы были его Рындами; Рынды были придворные дворяне.
