ПЕСНЬ ВТОРАЯ.
О! вы счастливые грядущих лет певцы,
Завидны ваши мне Парнасские венцы:
Вы их получите воспев ЕКАТЕРИНУ;
Мне Музы не сию уставили судьбину;
Велят ко временам минувшим прелететь,
Дивиться в мыслях Ей; а Иоанна петь!
Но древние дела имея пред очами,
Ее премудрости одушевлюсь лучами.
Отгнавый роскоши Монарх развратных чад,
Коварства сеть поправ, отрынув лести яд,
И праздность на одре оставивый лежащу,
И маковы цветы и гроздие держащу;
Отвергнув от очей уныний темноту,
Что истинны святой скрывали красоту,
Из грозного Царя, как агнец, став не злобен,
Был солнцу Иоанн восточному подобен,
Которое когда свое лице явит,
Сиянием лучей вселенну оживит.
Льстецы, что слабости Монарши умножали,
Как темны облака дом Царский окружали;
Подобно солнечный вселенной нужный зрак,
Сгущенных туч от глаз скрывает часто мрак,
Когда поверхность их лучами озлащенна,
От грома их земля бывает устрашенна;
Но ныне смутные забавы разогнав,
Великость царского достоинства познав,
И возвратив себя народу и короне,
Явился Иоанн, как дневный свет на троне;
Сердца воззрением безмрачных восхищал,
Простерши руки к ним боярам так вещал:
О! вы, которые державу мне вручили,*
И царствовать меня во младости учили;
Мне мнится, моего правления заря
Не кажет вам во мне достойного Царя;
Мечтается в уме моих мне предков слава,
Я вижу храброго младого Святослава,
Он зрится в поле мне между шумящих стрел,
Парящий в след врагам Российским как орел!
Ревнует дух во мне Владимиру святому;
Завидую из рук его летящу грому,
Который он на Тавр, на Халкидон метал,
И солнцем наконец своей державы стал,
Отдав покой и мир врагам своим недавным,
Россию просветил законом православным.
Является очам Великий Мономах,
Который наводил на Цареградцев страх,
И гордость обуздав Монархов их надменных,
К ногам своим Царей увидел преклоненных;
Смиряяся Комнин в знак мира наконец,
Ему приносит в дар порфиру и венец;
Я сей венец ношу, державу ту имею;
Но предков по стопам стремиться не умею.
Недавно возгремел победами мой дед,
Отечество свое от лютых спасший бед,
Россия вознесла главу при нем высоко,
Потупилось врагов ненасытимо око;
Потомок я и сын Монархов таковых,
Имея ту же власть, нейду следами их.
Злодеями со всех сторон мы угнетенны,
И столько презрены, сколь бы мы почтенны.
На что народам Царь? Вельможи им на что,
Когда спасати их не думает никто?
Предав отечество на жертву зверска глада,
Мы спим как пастыри беспечные у стада;
Не Крым, и не Казань губителя его,
Мы первые враги народа своего:
Лежит Российская здесь храбрость умерщвленна,
И есть ли в свете мы, забыла вся вселенна.
Мы над главою меч, под нам бездну зрим,
Мы гибнем! но спасать России не хотим.
Казань, которая Россию ненавидит,
Уже со трепетом Свияжски стены видит:
Там друг отечества, там верный Царь Алей
Разсеянных Татар погнал во град с полей;
В единое гнездо злодеи наши скрылись,
Широкие пути нам к славе отворились;
Не наши выгоды хочу вам описать,
Хочу совета, как отечество спасать?
Отважиться ли нам с Ордами к трудной брани,
Иль в страхе погребстись и им готовить дани?
Я страж отечества; а вы его сыны,
И должны ваши быть советы мне даны.
Такое Иоанн представил искушенье
Избранной думе всей на твердое решенье;
Но каждый взор из них друг на друга кидал,
И младший старшего к совету ожидал.
Тогда ответ простер сединой умащенный,
Носящ чин Ангельский, и сан первосвященный,
Небесным житием почтенный Даниил:
О! Царь ты кровь во мне замерзлу вспламенил,
И бедство общее толь живо мне представил,
Что не любить в сей раз врагов меня заставил;
Но правила мои и сан претит мой мне,
Другого поощрять и мыслить о войне.
Когда бы действие слова мои имели,
Нигде б оружия во свете не гремели;
Однако есть враги, и браням должно быть,
Их можно дозволять; но брани грех любить;
Не кровию алкать Монарха устремляю;
Но церковь защищать тебя благословляю.
Казалось с небеси те слышали слова,
И преклонилася венчанная глава:
Сияли радости в очах у Иоанна;
Но слышен тихий глас боярина избранна,
Который светлым был рассудком озарен,
Власами белыми, как снегом покровен;
Кубенский Князь то был столетия достигший,
Заслуги многие отечеству чинивший,
Дрожащу руку он прижав ко персям рек:
Седины на главе мой древний кажут век,
И счастие уже не льстит мне никакое,
Я только жизнь мою хочу скончать в покое;
Не сродника во мне почти о! Государь;
Но старцовых речей послушай юный Царь:
Не полагаяся на память усыпленну,
Смотри на грудь мою во бранях изъязвленну,
Докажет подвиги мои тебе она,
И сколько мне должна известна быть война;
Под тенью тишины цветет держава краше;
Мир сладкий, не война венчает счастье наше.
В любви к отечеству я сам и тверд и горд,
Но слабы ныне мы противу сильных Орд;
Димитрий предок твой в чувствительном уроне,
Мамая сокрушил, и с воинством при Доне;
Но долго ли покой в России процветал?
Свирепый Тохтамыш, как бурный вихрь восстал,
И в сердце нашего отечества вломился,
Российской кровию полночный край омылся;
Судьбы державы всей на счастье не взлагай,
Людей о! Государь, не грады сберегай:
Для славы воевать слаба сия причина;
А царство без граждан пустыня лишь едина.
Спокоить смутный дух, моим словам внемли:
Коль любишь царствовать обширностью земли,
Твои границы Днепр великий орошает;
Россия Волжские струи еще вкушает;
Там бурный Волхов зришь, там кроткую Оку;
Ты Царь обширных стран, я смело изреку;
Взведи с престола ты твои повсюду очи,
Владетель целыя найдешься полуночи;
Народ в сравнение обширности возьми,
Мы бедны не землей; но бедны мы людьми.
С кем хочешь в брань ийти? Отцы у нас побиты,
Младенцы бедствуют правлением забыты;
Старайся в мужество их младость привести,
И юным сим птенцам дай время возрасти;
Тогда со стадом сим к победам устремляйся.
Готовым к браням будь; но алчным не являйся.
То слово с жадностью Князь Ленский подхватил,
И взоры на себя всей думы обратил.
Сей Князь, коварный Князь, правленью был ужасен;
Злокознен во вражде, и в жружестве опасен.
И се во мрачности скрывая грозный взор,
Живуща хитрость там, где Царский светлый двор,
Во облаке густом по храмине носилась,
Коснулась Ленскому, и в мысль его вселилась;
Рассыпав вкруг его невидимую мглу,
Простерлась по его нахмуренную челу;
Во нравах был всегда он сходен мрачной ночи;
Возведши впалые на Иоанна очи,
Он тако рек возстав: блюди твой Царский сан,
Тебе для выгод он твоих и наших дан.
Тебе ли сетовать, тебе ли Царь крушиться,
И сладкой тишины для подданных лишиться:
Ты Бог наш! если б мы могли и низши стать,
То нам ли на тебя отважиться роптать;
При том на что Казань, на что война и грады?
Полна Россия вся довольства и отрады;
Блаженство во твоем владении цветет;
Любителям войны и целый песен свет!
К тому достойны ли любви народы оны,
Которы бунтовать дерзнут против короны,
Свидетелем тому несчастливы сей град,
Коль горько пострадал за верность здесь мой брат!
Умолк; и сладостью придворной обольщенны,
Враги отечества являлись восхищенны;
Их очи Ленского одобрили совет,
Ничей не страшен стал развратникам ответ;
На собственну корысть опять они взирают,
И пользу общую ногами попирают.
Но будто в пепле огнь скрывая в сердце гнев,
Князь Курбский с места встал, как некий ярый лев;
Власы вздымалися, глаза его блистали,
И мнение его без слов в лице читали;
На Ленского он взор свирепый обратив,
Вещал: ты знатен Князь; но ты не справедлив;
Цветы, которые рассыпаны тобою,
Ужасную змею скрывают под собою;
Ты в сердце кроя гнев и мщением горя,
Отца у подданных отъемлешь их Царя.
Что Ленский плавает в довольстве и покое,
Россию счастие не сохранит такое:
О Царь мой! властен ты мою пролити кровь;
Однако в ней почти к отечеству любовь;
Позволь мне говорить: оставь богатству неги;
Вели ты нам прейти пески, и зной, и снеги;
Мы рады с молнией и с громом воевать,
Имение и жен готовы забывать,
Готовы защищать отечество любезно;
Не хитрость нам теперь, оружие полезно.
Орды ужасны нам, ужасны будем им,
Ужасны, если в нас мы робость победим:
Отмстим за прадедов, за сродников несчастных,
За нас самих отмстим Ордам до днесь подвластных;
Лишь только повели, за Днепр, и за Казань,
В сердцах мы понесем войну, тревогу, брань;
Но если робостью себя мы обесславим,
И наших сил против Ордынских не поставим,
Пойду отсель на край вселенной обитать;
Любви к отечеству мне нечем здесь питать:
Подавлена она и огражденна лестью;
Чины приобретать хочу единой честью,
Служить отечеству трудами и мечем;
О правде я пекусь, а больше ни о чем.
Как море ветрами отвсюду возмущенно,
Не вдруг при тишине бывает укрощенно,
Таков и Курбский был; вещати он престал;
Но стон произносил, и весь он трепетал.
В то время Иоанн веселыми очами,
Являл, что Курбского доволен был речами:
Приятный Царский взор считая за ответ,
Придворные и сей одобрили совет.
Испорченный давно отменным почитаньем,
Поправив меч рукой, Князь Ленский встал с роптаньем.
Но тут присутствуя, что кроткая весна,
Адашев их разторг, как облаки луна;
И рек: какой нам стыд! врагам какая слава!
От наших неустройств трепещет вся держава:
Рыдает день и ночь как сирая вдова,
Не внятны нам ее ни слезы, ни слова.
Мужайся Царь, ступай тебе отверстым следом
К спасенью общему, отцем твоим и дедом;
И терны оные пожни твой рукой,
Которые доднесь смущают наш покой;
А вы! правления оставшия подпоры,
Вельможы! прежние забудте днесь раздоры.
Се! нам отечество стеная предстоит;
Оно друзьями нам в советах быть велит,
Оно рыдаючи сынам своим вещает:
Тот враг мой, за мои кто слезы не отмщает;
Вгляните, говорит, на горы, на поля,
Там кровью Россиян увлажена земля;
Там наши сродники и дети избиенны,
Выходят из гробов на вас ожесточенны!
Отмстите вы за нас, отмстите вопиют!
Не мстим, и нашу кровь доднесь враги лиют:
Вельможи! как свою державу успокоим,
Единодушия коль в нас мы не устроим?
Презренная зависть нас снедает и делит;
А честь о сиротах стараться нам велит.
Соединим сердца, раздоры позабудем,
Тогда почтенным людьми мы прямо будем;
Нас Царь отечества к спасению зовет,
О други! труден ли на сей вопрос ответ?
* - Содержание сей речи почерпнуто из подлинной говоренной Царем И. В. при тогдашнем случае.
